![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
vidjnanaТекст Лобделла «Теряя веру» может быть интересен с разных сторон.
Как исповедь, «история души», рефлексия, как характеристика американской религиозной культуры, как описание специфической религиозно-журналистской кухни, как литературное произведение.
Но также в нём немало любопытных наблюдений, имеющих, как мне думается, универсальное значение, характеризующих религию как таковую.
Лобделл красочно описывает, как верующий истолковывает (я б тут подчеркнул – неосознанно истолковывает, по большей части, поэтому для него самого – не столько трактует, сколько видит) окружающее в свете своей веры, действий Бога.
Факты, которые не укладываются, или плохо укладываются в рамки Божьего водительства, либо игнорируются, либо объявляются «таинственными», непостижимыми в силу человеческой ограниченности, но в любом случае сначала верующий пытается подобрать наиболее, как ему кажется, правдоподобную версию божественного замысла о данном событии.
Распознав, как ему представляется, божественный план о себе в данной ситуации, верующий начинает горячо молиться о его исполнении. Молитва центрирует на желаемом, естественно, предпринимаются реальные усилия для его достижения и если желаемое когда-нибудь сбудется, то это будет ещё одним доказательством и существования всемогущего Бога, и оправданности веры.
Но не собственных усилий – «без Меня не можете делать ничего». Все достижения совершаются благодаря Богу, все неудачи – из-за самого человека, хотя Лобделл и поминает поговорку «на Бога надейся…»
Если же цель никак не достигается при всех стараниях, то верующий может решить, что Бог хочет от него чего-то другого, что он неверно понял Бога и обратить свои усилия в другом направлении, где всё повторяется сначала.
Мысль о божественной воле относительно себя воплощается в идее божественного призвания – какой-то сферы деятельности, в которой, как думается верующему, Бог желает его реализации.
Интересна воспроизведённая Лобделлом дискуссия по почте с пресвитерианским пастором о вере в Бога.
Пастор пишет:
«мой вывод таков: пусть Бог остается Богом. Признаем, что Он здесь главный. Он знает то, чего не знаю я. И, если расставить все точки над «i», жизнь в благодарности — это жизнь, в которой мы склоняемся перед волей Всемогущего Бога. Спорим с ним о том, что не дает нам покоя, оплакиваем жизненные скорби, но в итоге говорим: «Спасибо Тебе за твои милости и помоги мне пережить болезненные потери, ибо Тебе ведомо то, чего не знаю я. Ты, Боже, бесконечен; я — человек, и мои знания ограничены. Со своей человеческой точки зрения я вижу лишь часть картины. Ты видишь картину целиком. Благодарю Тебя за Твои милости; благодарю и за то, что Ты даешь мне силы переживать жизненные трагедии и даже сознательно брать на себя чужую боль, помогать людям, чьи горести разрывают мое сердце так же, как и Твое».
«Но для меня важнее то, что прямо сейчас я выбираю доверять Богу. Это и называется верой. Иов, без всякой своей вины потерявший все, выражал свою веру так: «Если Он и убьет меня — все равно доверюсь Ему!» Это и есть вера — сама суть бытия верующего в Иисуса Христа».
Повиновение воле Бога, склонение перед волей Бога, доверие Богу сознаётся верующим как само по себе благо и достижение и как основа веры.
Любопытно, что Лобделл, указывая на иррациональность подобных суждений и на то, что в его отношении они не работают (после того, как он разуверился), не задаётся вопросом – а почему так.
Почему верующий – и отнюдь не тёмный, не невежественный, делает этот иррациональный «прыжок веры». Он пишет только, что «либо у тебя есть дар веры, либо нет. Это не вопрос выбора».
Между тем, ответ можно почерпнуть и из самого текста Лобделла.
Он пишет о том, что его толкнуло к вере – он «умирал от отвращения к жизни и презрения к себе».
Человек, находящийся в кризисе, становится доверчив и податлив к дружеским советам, а друг ему посоветовал: «до сих пор ты руководил своей жизнью сам — и вот результат. Сходи-ка в церковь, Билли».
Причём сам же Лобделл пишет, что он бы последовал любому совету в то время – даже принимать наркотики.
Потребность в вере в доброго Бога – потребность в безусловной родительской любви, потребность снять с себя бремя ответственности за правильность своей жизни (то есть избавиться от самоуничижения):
«Этот Бог любил меня — и любовь Его была совершенной. Что бы я ни делал — я знал, что от этого Он не будет любить меня ни больше, ни меньше. А мне так не хватало безусловной любви! Бог — надежный фундамент, на котором я могу построить свою жизнь. А как мне жить — Он подробно рассказал в своей Священной Книге. Какое облегчение — знать, что теперь за твою жизнь отвечает кто-то другой!»
Таким образом, хоть Лобделл это и не формулирует, но выходит, что вера - продукт момента человеческой слабости и она апеллирует к слабости.
Речь не о том, что верующие – вообще психологически слабы (а неверующие – сильны духом), но о моментах слабости, которые могут произойти абсолютно с каждым.
Лобделл в конце книги пишет, как, уже разуверившись, испытал приступ сильных болей в желудке и неожиданно для себя стал молиться Богу, после чего понял, что означает «в окопах не бывает атеистов».
Действительно, состояния слабости, унижения, личностных кризисов и других страданий притупляют критическое мышление даже у не склонных к иррациональности людей и они оказываются готовы к «прыжку веры», а после, когда индивид индоктринируется и вовлекается в церковную общину, этот мучительный опыт хорошо запоминается и служит фундаментом веры.
Тем более, что религия поддерживает подобные состояния.
Человек должен всегда сознавать и ощущать, что он «несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг». Даже тогда, когда, казалось бы, всё хорошо.
Но проще всего ощутить себя жалким и слепым, нуждающимся в мудрых поводырях, конечно, в сложных жизненных обстоятельствах.
Для веры нужен сломленный человек (что описывается на религиозном языке как отсутствие гордости).
И вот в состоянии отчаяния ему уже не до критики и не до трезвости мысли, он становится иррациональным и хватается за соломинку веры. А заодно и становится удобным объектом для различных манипуляций людьми, которых привлекает в религии ощущение власти.
Большая часть текста Лобделла посвящена описанию и критике религиозных институций.
Несмотря на то, что существует разница между католичеством и протестантизмом и Лобделл, в общем, тяготеет к последнему, всё же больше между ними общего.
В религиозных организациях царят отношения господства и подчинения, это авторитарные и тоталитарные сообщества, что приводит к многочисленным злоупотреблениям и извращениям.
«Католическая церковь, - пишет Лобделл, - являет собой крайний пример преклонения перед религиозным институтом, поэтому ей и удавалось скрывать преступления на протяжении многих десятилетий. Католики-миряне не имеют права сомневаться в своих «отцах». Их вера в священников очень похожа на веру в Бога — и там, и там требуется перешагивать через сомнения и не задаваться неудобными вопросами. Вот почему атеистов и агностиков часто называют «свободомыслящими»».
Он ярко описывает ситуацию в одном католическом приходе, где даже уличённого в педофилии и признавшегося в этом священника паства всё равно провожала как героя, агрессивно реагируя на критику извне.
Однако и протестантские проповедники, особенно «телепроповедники», ничуть не лучше.
Лобделл подробно описывает махинации некоего Хинна, который якобы проводит исцеления людей, собирая пожертвования.
С точки зрения закона он неподсуден, но с моральной точки зрения обман тяжелобольных людей, про которых проповедник заведомо знает, что они не могут выздороветь (например, люди с ампутированными конечностями), которых он заставляет испытывать чувство, что Бог их проклял, если не желает исцелить даже по их искренней молитве, вряд ли можно как-то оправдать.
Любому мало-мальски разумному человеку понятно, что и жульничество с больными, и систематические педофильские эксцессы становятся возможными лишь по причине слепой веры паствы в своих пастырей, в сам пастырский институт, из-за боязни согрешить, причинить «Матери-Церкви» вред, вынести сор из избы.
Почему же люди склонны оправдывать даже заведомых мошенников и извращенцев, не говоря уже о тех, кто их покрывает - епископов (а они, по мнению Лобделла, виновны в гораздо большей степени, ибо создают условия для существования и воспроизведения зла)?
Лобделл на этом не акцентирует внимание, но по-моему, всё дело в том, что верующий понимает: и его религиозное благополучие связано с церковной непогрешимостью. Ведь если усомниться в самом институте «отцовства», то кто же будет тогда брать на себя ответственность за верующих, желающих быть вечными детьми?
Максимум, допускается сомневаться в конкретном «отце», но не в праве священников на отцовство.
Точно так же верующим нужны чудотворцы, они не могут не верить в саму способность творить чудеса, иначе на что же ещё надеяться?
Лобделл с удивлением обнаружил, что его критика телепроповедников ничуть не ослабила веру в них (в том числе и в плане пожертвований) – их поклонники просто не воспринимали критические замечания. Пропускали их мимо ушей.
Даже напротив: критика только сильнее сплотила защитников «веры и Церкви», которые ощутили себя в осаждённой Сатаною крепости.
Пока существует потребность нерассуждающего детского доверия, будут существовать и злоупотребления этим доверием и более того – злоупотребления станут тем больше, чем больше в людях веры.
Ведь любые скопления людей с детским восприятием мира притягивает властолюбцев, реализующие свои страсти под личиной «Божией воли».
Есть и иная причина, защищающая церковные институты от критики.
Лобделл пишет об этом, рассказывая о посещении собрания мормонов:
«Подозреваю, Джолли, как и большинство его мормонских братьев и сестер, считает, что религия сама по себе вещь полезная — члены церкви любят друг друга, помогают друг другу в несчастье, создают крепкие семьи и растят детей — так что нечего каким-то «внешним», журналистам или ученым, копаться в механизме и подвергать сомнению его устройство. Работает? Работает. Вот и не трогайте. А если слишком много народу начнет задумываться о том, как устроена эта машина, если откроется слишком много правды — фундамент, на котором выстроили свою жизнь Джолли и другие мормоны, может обрушиться. По крайней мере, с моей верой случилось именно так».
Вера – образ жизни для верующего и он не хочет подвергать его сомнению ни из-за каких-то мировоззренческих несостыковок (по существу, сугубо теоретических вещей), ни из-за эксцессов, не касающихся его лично
Проникновение в быт и нравы церквей, по словам Лобделла, больше всего отвратило его от веры. Ведь
«если церкви и вправду исполнены и направляемы Святым Духом, не должны ли они быть чище, нравственнее правительств и корпораций?»
Однако автор пришёл к выводу, что, скорее, всё наоборот:
«религиозные институты более светских подвержены порче, поскольку полагаются на Бога, а не на человеческие методы управления и контроля».
Что же касается отдельных верующих, то «сложно верить в Бога, когда не видишь никакой разницы между Его людьми и атеистами».
В то же время, Лобделлу претят «воинствующие атеисты, которые порой не уступают фундаменталистам надменностью и нетерпимостью».
Лобделл видит в таком атеизме «истинно евангелический пыл раскрывающего людям глаза на глупость и порочность религии». Для Докинза, Харриса и Хитченса «неверие — своего рода религия; а мне такое отношение чуждо».
Постхристианские воззрения Лобделла неоднозначны: с одной стороны, он пишет, что почувствовал «облегчение, сбросив с себя тяжкое бремя христианства», исчезла необходимость в постоянных выдумках, чтобы справиться с несостыковками религиозного взгляда на мир, он обрёл «мир и спокойствие» - то, что пытался обрести с помощью веры. Даже утрата иллюзии бессмертия оказалась хорошим стимулом для проживания каждого момента жизни. Поэтому вопрос «что же заняло в моей жизни место Бога», по сути, оказался бессмысленным: не было пустоты (а ведь началась книга с утверждения друга Лобделла о некоей «дырке», которую каждый человек желает чем-то заполнить, но которая по-настоящему заполняется только Богом).
С другой стороны, Лобделл неоднократно повторяет, что ему очень жаль своей веры. «Я страшно тосковал по своей вере, изо всех сил старался ее вернуть». И что он «сделал все возможное, чтобы сохранить свою веру», но увы, это у него не получилось. Поэтому он даже называет себя «атеистом поневоле».
В конечном счёте, и его журналистские расследования изначально воспринимались им как некая «миссия» очищения Церкви, в которой он мог бы состоять сам.
Это трепетное отношение к былой вере (отличающие Лобделла от «воинствующих атеистов», которые желают «отомстить религии»), его неоднократные попытки доказать, что разуверение произошло как бы само собой, без его на то воли («смерть произошла от естественных причин: организм веры рухнул под грузом опыта и рассудка»), его стремление сохранить веру хотя бы в деистического Бога (он также называет себя «колеблющийся деист», «деист-скептик»), судя по всему, сохраняющийся страх смерти (который некогда на него «наводил ужас») показывает, что у автора, пожалуй, всё-таки сохранились те потребности, которые привели его к вере.
И вполне возможно, что Лобделл, как это ему предсказывали многочисленные читатели, ещё обретёт вновь веру и напишет следующую книгу о том, как «атеист поневоле» вновь стал счастливым христианином. Быть может, редакция даже объединит обе книги под одной обложкой, создав эдакое «путешествие "туда" (от Бога), и обратно».
И такой текст снова станет бестселлером, вызовет колоссальное количество откликов и упрочит популярность Лобделла.
Но судьба человеческая, в отличие от идей, вряд ли подлежит оценке.
Идеи же Лобделла, высказанные в его книге в талантливой форме и достаточно искренне, явно будут интересны для верующих и неверующих вне зависимости, от того, куда заведёт автора его стезя.
Как исповедь, «история души», рефлексия, как характеристика американской религиозной культуры, как описание специфической религиозно-журналистской кухни, как литературное произведение.
Но также в нём немало любопытных наблюдений, имеющих, как мне думается, универсальное значение, характеризующих религию как таковую.
Лобделл красочно описывает, как верующий истолковывает (я б тут подчеркнул – неосознанно истолковывает, по большей части, поэтому для него самого – не столько трактует, сколько видит) окружающее в свете своей веры, действий Бога.
Факты, которые не укладываются, или плохо укладываются в рамки Божьего водительства, либо игнорируются, либо объявляются «таинственными», непостижимыми в силу человеческой ограниченности, но в любом случае сначала верующий пытается подобрать наиболее, как ему кажется, правдоподобную версию божественного замысла о данном событии.
Распознав, как ему представляется, божественный план о себе в данной ситуации, верующий начинает горячо молиться о его исполнении. Молитва центрирует на желаемом, естественно, предпринимаются реальные усилия для его достижения и если желаемое когда-нибудь сбудется, то это будет ещё одним доказательством и существования всемогущего Бога, и оправданности веры.
Но не собственных усилий – «без Меня не можете делать ничего». Все достижения совершаются благодаря Богу, все неудачи – из-за самого человека, хотя Лобделл и поминает поговорку «на Бога надейся…»
Если же цель никак не достигается при всех стараниях, то верующий может решить, что Бог хочет от него чего-то другого, что он неверно понял Бога и обратить свои усилия в другом направлении, где всё повторяется сначала.
Мысль о божественной воле относительно себя воплощается в идее божественного призвания – какой-то сферы деятельности, в которой, как думается верующему, Бог желает его реализации.
Интересна воспроизведённая Лобделлом дискуссия по почте с пресвитерианским пастором о вере в Бога.
Пастор пишет:
«мой вывод таков: пусть Бог остается Богом. Признаем, что Он здесь главный. Он знает то, чего не знаю я. И, если расставить все точки над «i», жизнь в благодарности — это жизнь, в которой мы склоняемся перед волей Всемогущего Бога. Спорим с ним о том, что не дает нам покоя, оплакиваем жизненные скорби, но в итоге говорим: «Спасибо Тебе за твои милости и помоги мне пережить болезненные потери, ибо Тебе ведомо то, чего не знаю я. Ты, Боже, бесконечен; я — человек, и мои знания ограничены. Со своей человеческой точки зрения я вижу лишь часть картины. Ты видишь картину целиком. Благодарю Тебя за Твои милости; благодарю и за то, что Ты даешь мне силы переживать жизненные трагедии и даже сознательно брать на себя чужую боль, помогать людям, чьи горести разрывают мое сердце так же, как и Твое».
«Но для меня важнее то, что прямо сейчас я выбираю доверять Богу. Это и называется верой. Иов, без всякой своей вины потерявший все, выражал свою веру так: «Если Он и убьет меня — все равно доверюсь Ему!» Это и есть вера — сама суть бытия верующего в Иисуса Христа».
Повиновение воле Бога, склонение перед волей Бога, доверие Богу сознаётся верующим как само по себе благо и достижение и как основа веры.
Любопытно, что Лобделл, указывая на иррациональность подобных суждений и на то, что в его отношении они не работают (после того, как он разуверился), не задаётся вопросом – а почему так.
Почему верующий – и отнюдь не тёмный, не невежественный, делает этот иррациональный «прыжок веры». Он пишет только, что «либо у тебя есть дар веры, либо нет. Это не вопрос выбора».
Между тем, ответ можно почерпнуть и из самого текста Лобделла.
Он пишет о том, что его толкнуло к вере – он «умирал от отвращения к жизни и презрения к себе».
Человек, находящийся в кризисе, становится доверчив и податлив к дружеским советам, а друг ему посоветовал: «до сих пор ты руководил своей жизнью сам — и вот результат. Сходи-ка в церковь, Билли».
Причём сам же Лобделл пишет, что он бы последовал любому совету в то время – даже принимать наркотики.
Потребность в вере в доброго Бога – потребность в безусловной родительской любви, потребность снять с себя бремя ответственности за правильность своей жизни (то есть избавиться от самоуничижения):
«Этот Бог любил меня — и любовь Его была совершенной. Что бы я ни делал — я знал, что от этого Он не будет любить меня ни больше, ни меньше. А мне так не хватало безусловной любви! Бог — надежный фундамент, на котором я могу построить свою жизнь. А как мне жить — Он подробно рассказал в своей Священной Книге. Какое облегчение — знать, что теперь за твою жизнь отвечает кто-то другой!»
Таким образом, хоть Лобделл это и не формулирует, но выходит, что вера - продукт момента человеческой слабости и она апеллирует к слабости.
Речь не о том, что верующие – вообще психологически слабы (а неверующие – сильны духом), но о моментах слабости, которые могут произойти абсолютно с каждым.
Лобделл в конце книги пишет, как, уже разуверившись, испытал приступ сильных болей в желудке и неожиданно для себя стал молиться Богу, после чего понял, что означает «в окопах не бывает атеистов».
Действительно, состояния слабости, унижения, личностных кризисов и других страданий притупляют критическое мышление даже у не склонных к иррациональности людей и они оказываются готовы к «прыжку веры», а после, когда индивид индоктринируется и вовлекается в церковную общину, этот мучительный опыт хорошо запоминается и служит фундаментом веры.
Тем более, что религия поддерживает подобные состояния.
Человек должен всегда сознавать и ощущать, что он «несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг». Даже тогда, когда, казалось бы, всё хорошо.
Но проще всего ощутить себя жалким и слепым, нуждающимся в мудрых поводырях, конечно, в сложных жизненных обстоятельствах.
Для веры нужен сломленный человек (что описывается на религиозном языке как отсутствие гордости).
И вот в состоянии отчаяния ему уже не до критики и не до трезвости мысли, он становится иррациональным и хватается за соломинку веры. А заодно и становится удобным объектом для различных манипуляций людьми, которых привлекает в религии ощущение власти.
Большая часть текста Лобделла посвящена описанию и критике религиозных институций.
Несмотря на то, что существует разница между католичеством и протестантизмом и Лобделл, в общем, тяготеет к последнему, всё же больше между ними общего.
В религиозных организациях царят отношения господства и подчинения, это авторитарные и тоталитарные сообщества, что приводит к многочисленным злоупотреблениям и извращениям.
«Католическая церковь, - пишет Лобделл, - являет собой крайний пример преклонения перед религиозным институтом, поэтому ей и удавалось скрывать преступления на протяжении многих десятилетий. Католики-миряне не имеют права сомневаться в своих «отцах». Их вера в священников очень похожа на веру в Бога — и там, и там требуется перешагивать через сомнения и не задаваться неудобными вопросами. Вот почему атеистов и агностиков часто называют «свободомыслящими»».
Он ярко описывает ситуацию в одном католическом приходе, где даже уличённого в педофилии и признавшегося в этом священника паства всё равно провожала как героя, агрессивно реагируя на критику извне.
Однако и протестантские проповедники, особенно «телепроповедники», ничуть не лучше.
Лобделл подробно описывает махинации некоего Хинна, который якобы проводит исцеления людей, собирая пожертвования.
С точки зрения закона он неподсуден, но с моральной точки зрения обман тяжелобольных людей, про которых проповедник заведомо знает, что они не могут выздороветь (например, люди с ампутированными конечностями), которых он заставляет испытывать чувство, что Бог их проклял, если не желает исцелить даже по их искренней молитве, вряд ли можно как-то оправдать.
Любому мало-мальски разумному человеку понятно, что и жульничество с больными, и систематические педофильские эксцессы становятся возможными лишь по причине слепой веры паствы в своих пастырей, в сам пастырский институт, из-за боязни согрешить, причинить «Матери-Церкви» вред, вынести сор из избы.
Почему же люди склонны оправдывать даже заведомых мошенников и извращенцев, не говоря уже о тех, кто их покрывает - епископов (а они, по мнению Лобделла, виновны в гораздо большей степени, ибо создают условия для существования и воспроизведения зла)?
Лобделл на этом не акцентирует внимание, но по-моему, всё дело в том, что верующий понимает: и его религиозное благополучие связано с церковной непогрешимостью. Ведь если усомниться в самом институте «отцовства», то кто же будет тогда брать на себя ответственность за верующих, желающих быть вечными детьми?
Максимум, допускается сомневаться в конкретном «отце», но не в праве священников на отцовство.
Точно так же верующим нужны чудотворцы, они не могут не верить в саму способность творить чудеса, иначе на что же ещё надеяться?
Лобделл с удивлением обнаружил, что его критика телепроповедников ничуть не ослабила веру в них (в том числе и в плане пожертвований) – их поклонники просто не воспринимали критические замечания. Пропускали их мимо ушей.
Даже напротив: критика только сильнее сплотила защитников «веры и Церкви», которые ощутили себя в осаждённой Сатаною крепости.
Пока существует потребность нерассуждающего детского доверия, будут существовать и злоупотребления этим доверием и более того – злоупотребления станут тем больше, чем больше в людях веры.
Ведь любые скопления людей с детским восприятием мира притягивает властолюбцев, реализующие свои страсти под личиной «Божией воли».
Есть и иная причина, защищающая церковные институты от критики.
Лобделл пишет об этом, рассказывая о посещении собрания мормонов:
«Подозреваю, Джолли, как и большинство его мормонских братьев и сестер, считает, что религия сама по себе вещь полезная — члены церкви любят друг друга, помогают друг другу в несчастье, создают крепкие семьи и растят детей — так что нечего каким-то «внешним», журналистам или ученым, копаться в механизме и подвергать сомнению его устройство. Работает? Работает. Вот и не трогайте. А если слишком много народу начнет задумываться о том, как устроена эта машина, если откроется слишком много правды — фундамент, на котором выстроили свою жизнь Джолли и другие мормоны, может обрушиться. По крайней мере, с моей верой случилось именно так».
Вера – образ жизни для верующего и он не хочет подвергать его сомнению ни из-за каких-то мировоззренческих несостыковок (по существу, сугубо теоретических вещей), ни из-за эксцессов, не касающихся его лично
Проникновение в быт и нравы церквей, по словам Лобделла, больше всего отвратило его от веры. Ведь
«если церкви и вправду исполнены и направляемы Святым Духом, не должны ли они быть чище, нравственнее правительств и корпораций?»
Однако автор пришёл к выводу, что, скорее, всё наоборот:
«религиозные институты более светских подвержены порче, поскольку полагаются на Бога, а не на человеческие методы управления и контроля».
Что же касается отдельных верующих, то «сложно верить в Бога, когда не видишь никакой разницы между Его людьми и атеистами».
В то же время, Лобделлу претят «воинствующие атеисты, которые порой не уступают фундаменталистам надменностью и нетерпимостью».
Лобделл видит в таком атеизме «истинно евангелический пыл раскрывающего людям глаза на глупость и порочность религии». Для Докинза, Харриса и Хитченса «неверие — своего рода религия; а мне такое отношение чуждо».
Постхристианские воззрения Лобделла неоднозначны: с одной стороны, он пишет, что почувствовал «облегчение, сбросив с себя тяжкое бремя христианства», исчезла необходимость в постоянных выдумках, чтобы справиться с несостыковками религиозного взгляда на мир, он обрёл «мир и спокойствие» - то, что пытался обрести с помощью веры. Даже утрата иллюзии бессмертия оказалась хорошим стимулом для проживания каждого момента жизни. Поэтому вопрос «что же заняло в моей жизни место Бога», по сути, оказался бессмысленным: не было пустоты (а ведь началась книга с утверждения друга Лобделла о некоей «дырке», которую каждый человек желает чем-то заполнить, но которая по-настоящему заполняется только Богом).
С другой стороны, Лобделл неоднократно повторяет, что ему очень жаль своей веры. «Я страшно тосковал по своей вере, изо всех сил старался ее вернуть». И что он «сделал все возможное, чтобы сохранить свою веру», но увы, это у него не получилось. Поэтому он даже называет себя «атеистом поневоле».
В конечном счёте, и его журналистские расследования изначально воспринимались им как некая «миссия» очищения Церкви, в которой он мог бы состоять сам.
Это трепетное отношение к былой вере (отличающие Лобделла от «воинствующих атеистов», которые желают «отомстить религии»), его неоднократные попытки доказать, что разуверение произошло как бы само собой, без его на то воли («смерть произошла от естественных причин: организм веры рухнул под грузом опыта и рассудка»), его стремление сохранить веру хотя бы в деистического Бога (он также называет себя «колеблющийся деист», «деист-скептик»), судя по всему, сохраняющийся страх смерти (который некогда на него «наводил ужас») показывает, что у автора, пожалуй, всё-таки сохранились те потребности, которые привели его к вере.
И вполне возможно, что Лобделл, как это ему предсказывали многочисленные читатели, ещё обретёт вновь веру и напишет следующую книгу о том, как «атеист поневоле» вновь стал счастливым христианином. Быть может, редакция даже объединит обе книги под одной обложкой, создав эдакое «путешествие "туда" (от Бога), и обратно».
И такой текст снова станет бестселлером, вызовет колоссальное количество откликов и упрочит популярность Лобделла.
Но судьба человеческая, в отличие от идей, вряд ли подлежит оценке.
Идеи же Лобделла, высказанные в его книге в талантливой форме и достаточно искренне, явно будут интересны для верующих и неверующих вне зависимости, от того, куда заведёт автора его стезя.